Новая педагогика как фундамент утопии

Мария Шамякина (Минск)

(на материале творчества Ивана Ефремова,

братьев Стругацких и Владислава Крапивина)

В литературных произведениях жанров утопии и антиутопии нередко так или иначе упоминается система образования, принятая в описанном обществе. В отдельных произведениях она занимает важное место в формировании образа будущего (дети-доносчики Оруэлла, сексуальное воспитание у Хаксли, новый человек у Ефремова и Стругацких и т.д.)

Цель данной работы – очертить некоторые контуры образа будущего в произведениях разных писателей-фантастов и рассмотреть отличительные черты систем образования в описанных утопических и антиутопических обществах.

Автор работы предлагает следующее определение понятия «образ будущего» – это  сотворенный писателем, художником или кинематографистом целостный, правдоподобный и эстетически безупречный художественный мир, события в котором происходят спустя некоторый промежуток времени после создания произведения. Образ будущего не только зримо воплощает желательную перспективу нашего общества, но и принимается значительным количеством людей. Но желательно, чтобы воспринимался он не всеми и не единогласно, поскольку один   на всех образ будущего – это  путь в  оруэлловский «1984». В идеале правдоподобных картин завтрашнего дня, созданных талантливыми писателями и художниками, должно быть несколько.

Данное исследование видится актуальным для сегодняшнего положения дел, поскольку позволяет, если не создать образы будущего для нашей страны – ведь это под силу только исключительно талантливым творцам, людям искусства, то хотя бы проанализировать отдельные аспекты ранее описанных путей развития общества.

Такой подход дает нам одновременно несколько возможностей.

Во-первых, позволяет отследить возможные варианты развития событий при выборе каждой из описанных моделей. Оценить, какие проблемы решаются при тех или иных действиях, а какие в результате этих изменений могут возникнуть.

Во-вторых, образ будущего служит вдохновением и стимулом к созидательной деятельности.

В-третьих, он является источником идей и решений в технической сфере, науке, искусстве, экономике, развитии общественных институтов.

Иначе говоря, образ будущего позволяет как прогнозировать, так и проектировать завтрашний день.

В данной работе мы затрагиваем только один аспект образа будущего – представление о системе образования в произведениях писателей-фантастов.

В этом смысле любопытно сопоставить системы передачи знаний в произведениях жанров утопии и антиутопии.

Антиутопии, как и утопии, демонстрируют образ будущего, но, в отличие от утопии, такого будущего, которое мы хотели бы избежать. Произведения этого жанра интересны, в том числе и тем, что позволяют проследить развитие различных идей, бытующих в современном обществе, до их логического, а точнее – трагического – конца.

Достаточно распространенный мотив в антиутопиях – замена живого учителя машиной. Связано это с несколькими причинами. В первую очередь, конечно, с тем, что все электронное, машинное, а сегодня и цифровое ассоциируется у людей с фантастикой, с будущим, даже если по сути оно и устарело.

Играет свою роль и то, что машинная педагогика обычно не предполагает нескольких отличных друг от друга, но в равной мере правильных ответов и не дает обучающемуся возможности обосновать свою точку зрения, а это опять же очень хорошо вписывается в антураж антиутопии.

Кроме того, в нашей обыденной реальности с детства человека приучают доверять информации, исходящей с экрана. Экран теперь наставляет и учит, как в оруэлловском «1984». А в 1990-х он еще и «лечил», если вспомнить телесеансы А. Кашпировского и А. Чумака. Поэтому данный канал передачи информации может использоваться для манипуляций самого разного рода. Подобная возможность тоже привлекает авторов антиутопий.

Образ машины вместо педагога воплощает и идею прекращения трансляции ценностей от поколения к поколению. Вводя такой мотив, фантасты дают нам возможность еще раз задуматься над тем, что знания –  всего лишь одна из ценностей в социуме. И, естественно, этот мотив подчеркивает идею расчеловечивания, восприятия человека как носителя какой-то утилитарной функции. Так,  герой Евгения Замятина Д-503 является строителем межзвездного корабля «Интеграл», и этого достаточно.

Но, что особенно важно в рамках данной работы, в романе Замятина  упоминается педагогика будущего. Главный герой Д-503 с ностальгией вспоминает своего учителя Пляпу. Учитель героя – робот. Заметим, у робота в романе  есть, по крайней мере, прозвище, а у людей – только номера.

Описан аппарат-учитель и в повести Владислава Крапивина «Гуси-гуси, га-га-га». Здесь прибор, фактически аналог современного ЭУМК, применяется для обучения так называемых безындексных детей. «Просторная комната с пластиковыми кабинками для каждого ученика. В кабинках – обычные ОМИПы – обучающие машины индивидуального пользования» [1, с.105]. «Индекс», который сразу после рождения прививается человеку как штамм какого-нибудь заболевания, у читателя закономерно ассоциируется с «числом зверя». Эта ассоциация усиливается и тем, что один из спасителей группы безындексных детей – священник.

Вообще в государстве, описанном В. Крапивиным, действует машинная юриспруденция [1, с.89]. При этом система наказаний максимально оптимизирована – за любое правонарушение машина приговаривает провинившегося к смертной казни; просто шанс получить ее разный: за одни преступления 1 к 2, за другие – 1 к 1000. А основой для контроля за населением, отслеживания граждан и отправления наказаний служит тот самый индекс.

Безындексных детей не собираются интегрировать в общество, а потому держат… при тюрьмах. То есть знания свои им негде будет применить, а время же чем-то надо занять. Вот и усаживают их перед машиной за ЭУМК.

Дети изъяты из семей, то есть их связь с представителями старших поколений  искусственно прервана. Учитель, который, на самом деле, скорее надзиратель, не имеет никакого отношения к учебному процессу и на вопрос главного героя, правда ли, что безындексные дети недоразвитые, отвечает: «А откуда мне знать? Машина учит, машина проверяет». А потом сам признает: «Академические мужи говорят, что машинная педагогика, без живого учителя, ни фига не стоит». [1, с.106]. Дети, кстати, на такую систему не в обиде: «Мы кино-то часто глядим. Когда учитель спит, Антон – чик и переключит сразу с учебы на передачу. Он умеет» [1, с.109].

Еще один любопытный момент: свою систему  жители называют «машинная стабильность» и очень за эту стабильность держатся. Отметим, повесть «Гуси-гуси, га-га-га» вышла в свет в 1989 году.

В этой повести В. Крапивина люди имеют нормальные человеческие имена, но используются они при общении друг с другом. В системе машинной стабильности люди существуют как статистические единицы, каждая из которых значится под определенным индексом и обладает определенным набором атрибутов (банковский счет, материалы на гражданина в различных конторах и т.д.)

Удивительное предвидение, хотя и не редкое для талантливых писателей-фантастов, людей, профессионально моделирующих образы возможного будущего. Например, реалии нашего сегодняшнего дня также демонстрируют стремление к такой «машинной беспристрастности», с одной стороны, и к расчеловечиванию – с другой.

Вот цитата: «Человеческий капитал УВО можно рассматривать как совокупность физических, интеллектуальных и социальных качеств, которые присущи человеческим ресурсам организации и являются частью ее трудового потенциала и интеллектуального капитала…» [2, с.51]

Этот отрывок взят не из художественного произведения, а из научной статьи «О прогнозировании оценочных показателей человеческого капитала учреждения высшего образования на основе искусственных нейронных сетей». То есть своего рода машинное правосудие в системе образования.

Еще одна цитата из той же работы: «Таким образом, в процессе создания и наполнения базы данных произойдет сбор необходимой информации по каждой единице профессорско-преподавательского состава УВО за весь период их профессиональной деятельности" [2, с.52]

В данной системе преподаватель, во-первых, не рассматривается как отдельная единица, входя в совокупность «человеческих ресурсов организации», а если и рассматривается, то как «единица профессорско-преподавательского состава». Кроме того, не учитывается ряд критериев, которые чаще всего и привлекают абитуриентов в тот или иной вуз. Скажем, не учитывается то, что данная «единица профессорско-преподавательского состава» – известный  художник, автор популярных книг, блогер или создатель интересных проектов, учиться у которого мечтают люди из разных стран.  В статье перечисляются иные критерии: научно-практические и методические публикации, научное руководство, повышение квалификации, участие в НИР. Есть еще не совсем понятное: «индивидуальные психофизиологические особенности», которые также оцениваются в баллах.

Человеческие ресурсы, как мы видим, представляют собой лишь часть «трудового потенциала и интеллектуального капитала» УВО [2, с.51]. Любопытно, кто или что является оставшейся частью этого самого потенциала или капитала? Неужели это отчужденные продукты нашего труда?

У нас ведь бывают случаи, когда человек создает средства обучения (нередко эта работа не оплачивается, бывает и так, что она задним числом включается в список его обязанностей), а потом объявляется, что обучение происходило дистанционно, и за использование данных разработок их автор опять же не получает ничего. Обходится вниманием тот факт, что работу вообще-то сделал человек, – он  выбрасывается из этой системы, работа объявляется выполненной с «применением инновационных средств обучения», то есть, вроде как ее сделали эти самые средства, а не живой исполнитель. Такой своего рода «искусственный интеллект», на манер анекдотического китайского космического корабля, где десять тысяч китайцев крутят педали.

Очень жаль, что хорошая, в общем-то, идея внедрения в практику разнообразных средств обучения, в том числе и программных продуктов, выродилась в такую неэффективную, несправедливую и противоречащую здравому смыслу систему. Если бы чиновничество не впало в фанатичное преклонение перед компьютерами и не бросилось регламентировать все и вся, то эта идея могла бы дать педагогам огромный набор самых разнообразных инструментов, обеспечивающих индивидуальный подход к каждому обучающемуся, дающих возможность готовить инновационных специалистов редких, даже уникальных специальностей, открыть пути к созданию огромного количества новых специальностей и новых рабочих мест. Но...

Вместо этого мы имеем тома руководящих документов, где изложены правила формального заполнения ЭУМК и иных средств обучения, причем, правила эти одинаковы для разных дисциплин внутри одного учебного заведения, но могут сильно различаться в разных вузах. Для проверок правильности заполнения всех этих материалов сомнительной эффективности существуют целые управления и отделы. Там работают люди, часто никогда не преподававшие, не знакомые с содержанием дисциплин. Да им и не надо, они же контролируют соответствие формальных показателей.

Мифическая «цифровизация» является оправданием сокращения часов на учебные дисциплины и, соответственно, количества преподавателей в вузах, а всевозможные управляюще-контролирующие отделы в тех же вузах не только не сокращаются, а еще и растут, пропорционально наращивая и объемы документооборота, что самое забавное – бумажного.

Кроме «цифровизации» есть еще одно оправдание – Болонский процесс. Правда, при внимательном рассмотрении выясняется, что значительная часть требований якобы Болонского процесса придумана нашими чиновниками. И в то же время всего пять требований дорожной карты, составленной для белорусских управленцев от образования представителями настоящего Болонского комитета, до сих пор не выполнены. Всего пять требований оказались непосильными для наших руководящих кадров! И посмотрите на сотни страниц инструкций с правилами заполнения документов, которые обязаны исполнять преподаватели.

Увы, мы видим, что наше руководство избрало для нас путь бюрократической антиутопии, путь Института из романа братьев Стругацких «Улитка на склоне».

Напомним, в романе существует некий таинственный Лес и Институт, который этот Лес изучает. Только вот исследователи все никак не могут отправиться в Лес и заняться своими исследованиями, поскольку каждый их шаг как внутри, так и вне Института регламентируется инструкциями и обосновывается протоколами, заявлениями и рапортами.

Конечно, интересно жить как будто внутри антиутопического романа-фантасмагории, но многие из нас предпочли бы просто нормальную жизнь, где никто не мешает работать.

А вот нормальная жизнь, наполненная радостью познания и созидательного труда – это уже утопия.

Показательно,  что у авторов утопий машина вместо учителя практически не встречается. Возможно, в процессе обучения учитель будущего применяет какие-то технические средства, но они рассматриваются лишь как один из инструментов, а ни в коем случае не как самоцель, что мы, увы, наблюдаем в нашей обыденной реальности.

Например, мир будущего из романа Кира Булычева «Сто лет тому вперед» откровенно утопический. Его главная героиня  Алиса Селезнева училась в школе. Но никаких роботов-учителей вроде замятинского Пляпы там нет. И это притом, что в описанном мире роботы-андроиды являются явлением обыденным.

Исключительно важное значение педагогике уделяет Иван Ефремов, создатель одного из самых известных утопических циклов в советской фантастике («Туманность Андромеды», «Час быка»).

Собственно, Ефремов полагает, что воспитание и образование подрастающего поколения играет решающую роль в построении нового общества. Что интересно, и в его мире дети воспитываются в отрыве от родительского влияния, изолированно от прежних традиций. Но и их учат люди, а не аппараты.

Аналогичное значение системы образования для формирования утопии мы находим  у братьев Стругацких. Кстати, и подход к педагогике у них близок к представлениям Ефремова. Дети хотя и находятся дома значительную часть времени, но обучаются все же в интернатах. Судя по всему, дома они в выходные дни родителей, а в мире Полудня выходных дней больше, чем у нас с вами. («Жук в муравейнике»).

 «Хищные вещи века» тех же Стругацких не совсем утопия, но здесь описано общество всеобщего материального благосостояния. В нем, кстати, выходных дней два, зато четырехчасовой рабочий день, помогающий решить проблему безработицы и ставший базой для активного развития сферы услуг. Один из персонажей мальчик Лэн ходит в школу, где его учителя – тоже люди. Одновременно эта повесть входит в цикл произведений, описывающих разные этапы существования мира Полудня.

Мир Полудня выглядит гармоничным, технологически развитым и комфортным для развития индивидуальных черт каждой личности. Но особенно ценно для нас то, что в целом ряде произведений Стругацкие описывают промежуточные этапы его создания, рассказывают, как именно удается поддерживать функционирование и постоянное развитие подобного общества. Именно в книге «Полдень ХХII век» они прямо упоминают, что наиболее уважаемыми в обществе людьми являются учителя и врачи:

 «…экипаж «Галактиона» вдруг как-то сразу осознал — узнал он об этом гораздо раньше, — что в мире наибольшим почетом пользуются, как это ни странно, не космолетчики, не глубоководники и даже не таинственные покорители чудовищ — зоопсихологи, а врачи и учителя. В частности, выяснилось, что в Мировом Совете — шестьдесят процентов учителей и врачей. Что учителей все время не хватает, а космолетчиками хоть пруд пруди. Что, не будь врачей, плохо бы пришлось глубоководникам, а отнюдь не наоборот».   [3, с. 371]

Передача ценностей от поколения к поколению не случайно привлекает пристальное внимание фантастов. И переход общества на более высокий уровень развития, и его деградация связываются с изменениями в системе трансляции знаний, эстетических и культурных традиций и нравственных установок.

Например, в романе современного писателя Терри Биссона «Старьевщик» из домов граждан, музеев и коллекций изымаются произведения искусства и литературы прошлых эпох, чтобы их место заняло новое искусство и новые ценности, более понятные и близкие деградировавшему человечеству. В то же время у Ивана Ефремова люди нового типа, которые строят и совершенствуют утопическое общество, обучаются в интернатах, в отрыве от семей, что тоже едва ли можно считать правильным.

Но в большинстве произведений, описывающих утопические миры, детей воспитывают родители или один родитель, как в случае с героиней Кира Булычева Алисой Селезневой.

И все же в произведениях, где описываются позитивные варианты будущего, если не родители воспитывают и обучают человека, то, во всяком случае, это делают люди (учителя, наставники). А для антиуопий достаточно частым является мотив машинной педагогики, где транслятором знаний является не человек, а аппарат. Но приходится признать, что именно эту версию будущего избрали для нас.

Остается открытым вопрос: почему интенсивно продвигается система, которая пока не принесла ощутимого плода, но уже стала почвой для злоупотреблений.

ЛИТЕРАТУРА

1. Крапивин, В.П. Гуси-гуси, га-га-га…: Повесть. – М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2002. – 270 с.

2. Данилов, В.В., Бусыгин, Д. Ю. О прогнозировании оценочных показателей человеческого капитала учреждения высшего образования на основе искусственных нейронных сетей / В.В. Данилов, Д. Ю. Бусыгин // Проблемы управления. – 2018. - № 3. – С. 50-54, с.53

3. Стругацкий А., Стругацкий Б. Хищные вещи века; Чрезвычайные происшествия; Полдень ХХII век: Фантастические романы и рассказы / Сост. Н. Ютанов; Предисл. С. Переслегина; Ил. Я. Ашмариной, Л. Рубинштейна. – М.: ООО «Издательство АСТ»; СПб.: Terra Fantastica, 2000. – 627 с.: ил. – (Миры братьев Стругацких).